Русская и японская разведка накануне войны 1904—1905 годов

[Сталкер 7 081]

 

Казаки ищут японских шпионов в Маньчжурской деревне, 1904 год. Изображение: Ann Ronan Pictures / Getty Images / Fotobank.ru

К началу войны у России не оказалось ни разведшкол для подготовки агентуры, ни даже достаточного числа переводчиков, сносно знающих японский язык

Русская военная разведка накануне Русско-японской войны 1904—1905 годов проигрывала японской во всем: в идеологии, стратегии, финансировании, кадровом составе. Действия японских разведчиков оказались столь образцовыми, что послужили структурной матрицей аналогичных действий разведки Генерального штаба Германии в период Первой мировой войны 1914—1918 годов.

 

Хоть ты Иванов 7-й, а дурак!

Как известно, эту фразу в рассказе А. И. Куприна написал на листе бумаги японский кадровый разведчик, действовавший в Петербурге в годы Русско-японской войны под именем штабс-капитана Рыбникова. Этот парафраз из рассказа А. П. Чехова «Жалобная книга» был адресован петербургскому журналисту Владимиру Щавинскому, который своей болтливостью, театрализованным «благородством» и отсутствием даже намека на национальное самосознание вызывал у японца чувство органичной брезгливости. Впрочем, фразу о дураке Иванове Седьмом «штабс-капитан Рыбников» мог с полным основанием адресовать всему разведсообществу тогдашней России, — хотя бы потому, что не русские контрразведчики пресекли, в конечном итоге, деятельность матерого японского шпиона, а болтливая проститутка и полицейский филер.

Александр Куприн неслучайно, разумеется, взял в творческую разработку сюжет о японском шпионе: в 1902—1905 годах деятельность японской разведки ощущалась в России весьма болезненно. Это стало следствием крайне слабой работы русского военного командования по созданию разведывательной и контрразведывательной сети, ориентированной на стратегическую борьбу с Японией. К началу войны у России не оказалось ни квалифицированных кадров разведчиков, ни разведшкол для подготовки агентуры, ни даже достаточного числа переводчиков, сносно знающих японский язык.

Иллюстрация к рассказу Александра Куприна «Штабс-капитан Рыбников».

 

В период с 1898 по 1903 годы резидентом русской разведки в Японии был полковник Б. П. Ванновский. В результате его без малого пятилетних «трудов» в Японии не было создано даже зачатков агентурной сети, а сам Ванновский не удосужился выучить японский язык хотя бы на оценку «удовлетворительно». В свои донесения в Генеральный штаб России полковник Ванновский добросовестно вписывал всю ту успокоительную «дезу», которой его изобильно снабжала японская разведслужба.

Преемник Ванновского, полковник Владимир Самойлов также не слишком обременял себя созданием собственной разведывательной «паутины». Он пошел по линии наименьшего сопротивления и, сблизившись в Токио с военными атташе европейских стран, стал регулярно снабжать русский Генштаб той отрывочной и случайной информацией, которую ему удавалось получить преимущественно от французских и немецких агентов.

Однако даже на основании данных европейских военных атташе в рапорте от 27 ноября 1903 года Самойлову удалось с большой точностью предсказать ход и исход русско-японского противоборства на Тихом океане. «Произведя приблизительно верный подсчет наших сил, — докладывал Самойлов, — они (европейские военные агенты) того убеждения, что мы будем разбиты японцами еще до подхода основных сухопутных подкреплений. <...> Флот наш они считают безусловно слабее японского, высадку первых четырех японских дивизий предполагают в Чемульпо через две-три недели после объявления мобилизации».

Разведывательная деятельность против Японии велась русским Генеральным штабом абсолютно бессистемно, какая-либо осмысленная программа этой деятельности отсутствовала. Как отмечает известный российский историк А. В. Шишов, перед самой войной ежегодная русская смета на «негласные расходы по разведке в Японии» составляла ничтожные 56 тысяч рублей, которые к тому же распределялись между разведкой Приморского военного округа и военным агентом в Японии. Японская смета на аналогичные цели против России только за предвоенные три года и только на подготовку и локализацию военной агентуры достигла 12 млн рублей золотом.

Очень симптоматично, что в русском Генеральном штабе накануне войны с Японией не было ни одного сотрудника, который мог бы говорить по-японски. Во всей русской армии в 1904 году было только одиннадцать штатных переводчиков с японского, из которых девять являлись, по сути, только толмачами, ибо не знали иероглифического письма и, соответственно, читать по-японски не умели. На русской Дальневосточной эскадре ни один морской офицер не владел японским языком хотя бы на разговорном уровне. В это самое время на японском военном флоте каждый двадцатый офицер говорил на русском и читал русскую прессу в подлиннике.

 

Школы для изучения русского языка и японские артели в Сибири

Япония самым тщательным образом стала готовиться к войне с Российской империей, начиная, по-видимому, с 1891 года. В сентябре того года министр иностранных дел Иокимура обратился в российскую дипломатическую миссию с просьбой разрешить японским артелям наниматься на работу в сибирский и дальневосточный регионы империи. В результате обычной для российской бюрократической машины бестолковщины это разрешение, в конечном итоге, было японцам дано. Как японская разведка сумела использовать это обстоятельство, видно уже из вышеупомянутого рассказа А. И. Куприна: японский самурай, он же «штабс-капитан Рыбников», получал в Петербурге все установки для своей деятельности не из Токио, а из Иркутска.

Русская полиция в городе Мукден, 1904 год

 

В январе 1892 года в Токио открылась специальная школа для изучения России и русского языка. Почти одновременно ее филиал стал работать в Канагаве, главной базе японского флота. В этот же период японцы стали создавать широкую сеть своей резидентуры в Маньчжурии, которую обоснованно считали главным театром будущей сухопутной войны с русскими. На территории материкового Китая — в Инькоу и Цзиньчжоу — были организованы специальные тайные школы, в которых готовили агентов из этнических китайцев. Курс обучения предполагал, кроме специальных знаний и математики, также свободное владение русским языком.

Любопытно, что русское военное командование попыталось организовать что-то подобное только перед самой войной с Японией — в мае 1904 года — на базе газеты «Шенцзинбао», издававшейся в Мукдене на деньги российской казны. Газета выходила на китайском языке, а весь личный состав редакции состоял из китайцев. Не обременяя себя излишними мозговыми штурмами, русское командование поручило организовать разведшколу среди китайцев военному комиссару Генерального штаба в Мукдене, полковнику Квицинскому, который, по «доброй традиции» русских военных агентов, специальных знаний не имел, а китайского языка не знал. Стоит ли удивляться тому, что деятельность «разведшколы» прекратилась, не успев начаться: японцы в Мукдене стали запугивать сотрудников-китайцев, и те разбежались. Вплоть до начала Русско-японской войны вновь запустить процесс обучения так и не удалось.

 

Рейд «штабс-капитана Рыбникова» на коне через всю Сибирь

Начало строительства Россией Транссибирской железнодорожной магистрали через Сибирь во Владивосток крайне встревожило японский Генеральный штаб. Под благовидным предлогом «личного слова офицера», обязавшегося проехать на коне через всю Сибирь, в этот рейд отправился профессиональный разведчик, военный атташе в Берлине барон Фукусима Ясумаса. Его задачей стал детальный осмотр трассы ведущегося строительства, оценка скорости и масштаба работ, сбор информации о расквартированных в Сибири русских армейских подразделениях.

Фукусима Ясумаса.

 

Британский военный агент при японской армии Я. Гамильтон оставил любопытное описание — каким незатейливым способом японцы пытались придать своей разведывательной инициативе невинный «спортивный» характер. «...На одном из банкетов в Берлине, — вспоминает английский разведчик, — зашел разговор о том, какое расстояние способна пройти лошадь под всадником при ежедневной работе и при определенной скорости. Фукусима немедленно заявил, что его лошадь в состоянии перенести его из Берлина прямо во Владивосток. Его подняли на смех и этим только укрепили его в намерении сделать этот опыт. Он пустился в путь и действительно доехал до Владивостока, но не на одной и той же лошади».

Нет никаких сомнений, что почти опереточный спектакль с «личным обещанием» сделать транссибирский пробег на одной лошади был поставлен японской разведкой исключительно для одной группы легковерных зрителей — для русских генштабистов. Благородные ротозеи в Петербурге немедленно заглотили «спортивно-офицерскую» наживку японцев и выдали штатному разведчику японского Генштаба все необходимые разрешительные «подорожные» для его смелой акции.

Разумеется, не на одной, а на многих лошадях барон Фукусима Ясумаса, не слишком торопясь, проследовал вдоль всей линии строящейся Транссибирской железной дороги. При этом превосходно образованный офицер, свободно говорящий не только на русском, но и на английском и немецком языках, тщательно заносил в свой походный блокнот все те военные сведения, которые он наблюдал лично, либо получал по дороге от гостеприимных русских ротозеев. Доехав до Владивостока, японский разведчик повернул на юг и проехал через всю Маньчжурию и северо-восточный Китай вплоть до Шанхая. По прибытии в Японию он написал подробнейший 800-страничный отчет, сведения которого были использованы при подготовке к началу японо-китайской и русско-японской военных кампаний. Родина по достоинству оценила труды своего разведчика: барон Фукусима стал генералом, начальником 2-го отдела (оперативное планирование) Генерального штаба.

 

Общество «Черного Дракона» на тропе войны

В отличие от русских людей, никогда не испытывающих потребности во внегосударственной национальной консолидации, японский народ в очень высокой степени был готов к проявлению неформальных национальных инициатив, к проявлению собственной «национальной воли» в самом прямом и точном значении этого словосочетания.

В конце ХIX века в Японии происходит массовое образование обществ национальной инициативы, которые ставят перед собой широчайший круг задач: от выработки ритуалов общенационального японского обряда и сохранения собственно японской бытовой среды до решения задач неформальной национальной экспансии за пределы островной Японии. В этот же период в Японии почти одновременно возникает два тайных общества: «Черный Океан» и «Черный Дракон», которые впоследствии слились в единую систему неформальной разведывательной службы «Черный Дракон».

Лучшие люди Японии считали за честь стать адептами этой тайной организации. Деятельность общества финансировалась богатейшими кланами Японии, в него входили члены кабинета министров, представители императорской фамилии, кадровые офицеры флота, армии и Генштаба. Основной символ организации, производный от китайского наименования Амура («Река Черного Дракона»), ясно показывал: какую цель преследовали, в первую очередь, члены этого тайного общества. Планомерная этническая экспансия японской нации в Корею и Маньчжурию, прочное военно-политическое доминирование Японии во всем Северо-восточном Китае — вот «альфа и омега» тайной разведдеятельности «Черного Дракона».

Очень скоро «Черный Дракон» наполнил своими лазутчиками все города побережья Желтого моря от Владивостока до Шанхая. Резидентами общества в этих городах всегда были кадровые офицеры разведотдела Генерального штаба Японии, а прикрытием для деятельности служили публичные дома, опиекурильни, мелкие лавочки, фотографические студии и рестораны.

Мотодзиро Акаси.

 

Руководителем всей тайной японской разведывательной сети на Дальнем Востоке был профессиональный разведчик Фуццо Хаттори, обладавший феноменальной памятью и свободно говоривший на шести иностранных языках, включая монгольский. В возрасте семнадцати лет он был принят на учебу в специальную разведывательную школу в Саппоро, которую закончил, получив личную похвальную аттестацию от экзаменационной комиссии Генштаба.

После окончания разведшколы под легендой успешного молодого коммерсанта Фуццо Хаттори стал создавать разветвленную агентурную сеть в Шанхае, во Внутренней Монголии и во Владивостоке. Особо успешно развивалась деятельность резидента Хаттори в главной базе тихоокеанского русского флота — во Владивостоке: здесь через его школу японской борьбы, с последующей регулярной визитацией публичных домов с гейшами, прошли очень многие высокопоставленные русские «Нельсоны». Зная традиционную русскую склонность к почитанию Бахуса с последующей тотальной болтливостью, нет ни малейших сомнений в том, что о любых планируемых изменениях в русских базах и на кораблях японский Генштаб узнавал не только очень оперативно, но и с исчерпывающей полнотой.

Аналогичные японские школы борьбы и гейшепритоны были созданы Фуццо Хаттори в Порт-Артуре, Харбине, Хабаровске и даже в далекой от моря Чите. В результате уже с рубежа 1897 года японский Генеральный штаб имел по русской армии и флоту в Сибирско-Тихоокеанском регионе столь подробную информацию, что даже изменения батальонного (корабельного) уровня фиксировались японцами своевременно.

Успехи разведывательной миссии Хаттори были настолько впечатляющи, что он был канонизирован в Японии как образец исполнения национального долга. Биография и деятельность этого разведчика в обязательном порядке изучались (и, вероятно, изучаются до сих пор) во всех японских разведшколах как идеал для безусловного подражания.

 

Пламенный русский революционер Мотодзиро Акаси

Начиная с 1902 года и вплоть до начала русско-японской войны важнейший пост японского военного атташе в России занимал полковник Мотодзиро Акаси. На поприще военной разведки Акаси сделал блестящую карьеру, дослужившись в годы Первой мировой войны до должности заместителя начальника Генерального штаба Японии. Акаси был членом весьма влиятельного пула высших японских офицеров, которые хорошо знали Россию не по книгам и наставлениям преподавателей, а изнутри. В этот пул входил, например, начальник разведывательного отдела 1-й армии микадо полковник Хагино, который прожил в России семь лет. «Русские исследования» в Японии возглавлял главный стратег Генштаба, генерал Кодама, который долгое время жил в Амурской области и, по слухам, даже оставил там детей от русской «военно-полевой» жены.

В период своего пребывания в Петербурге полковник Акаси имел возможность воочию убедиться, что главной «ахиллесовой пятой» России является глубочайший этносоциальный раскол русского народа на псевдорусскую, предельно европеизированную элиту и на национально неразвитое, антигосударственно настроенное русское большинство социальных низов. С началом русско-японской войны именно в этот органичный раскол русского государственного древа японцы энергично стали забивать революционный клин.

Kонни Циллиакус.

 

Выехав с началом войны из Петербурга, полковник Акаси не вернулся в Японию, а продолжил активнейшую разведывательно-подрывную деятельность против России из Стокгольма, столицы Швеции. За два года русско-японской войны японским резидентом была передана на нужды революционных организаций России колоссальная сумма в 1 миллион иен (по современному курсу более 35 млн долларов).

Япония финансировала Российскую партию социалистов-революционеров (эсеров), Грузинскую партию социалистов-федералистов-революционеров, а также подрывную работу Польской социалистической партии и Финляндской партии активного сопротивления.

Ближайший помощник полковника Акаси, финский революционер Конни Циллиакус, установил прямые контакты японской разведки с руководством партии эсеров в лице Евно Азефа, Е. К. Брешко-Брешковской, Ф. В. Волховского, И. А. Рубановича и В. М. Чернова. Эсеровская нелегальная газета «Революционная Россия» стала рупором немедленной вооруженной борьбы с русским самодержавием, причем на ее страницах рекомендовались все виды борьбы с российским государством: от отдельных актов «партизанско-террористической борьбы» до массового революционного выступления с оружием в руках.

Русская военная контрразведка в годы Русско-японской войны демонстрировала абсолютную беззубость, снискав из-за неразвитости агентурной сети и вопиющего непрофессионализма своих «резидентов» позорную репутацию безвольного статиста. Борьбу с деятельностью Акаси в Стокгольме сумело организовать русское Министерство внутренних дел, то есть вездесущие полицейские.

Агенту жандармерии удалось «изъять» из чемодана Акаси пояснительную записку Конни Циллиакуса, в которой революционер с подлинно финской обстоятельностью перечислял: сколько и на какие цели потрачено японских денег. Выяснилось, что японская разведка выделила «на приобретение 14 500 ружей различным революционным группам 15 300 фунтов стерлингов. Кроме того, выдано 4000 фунтов стерлингов социалистам-революционерам на приобретение яхты, также с содержанием экипажа на 4000 фунтов». Указывались и другие — грузинские, финляндские и польские получатели японских денег.

Несмотря на полученную информацию о централизованных поставках оружия и финансов для начавшейся в России революции 1905 года, царская охранка не смогла оперативно перекрыть все каналы поставок вооружения в Россию. Агентами Акаси был куплен в Англии пароход «Джон Графтон» с водоизмещением в 315 тонн. Финно-латышская команда этого парохода обеспечила перевоз и выгрузку двух крупных партий оружия и боеприпасов для революционеров в Финляндию (автономное княжество тогдашней Российской империи). Однако третья «ходка» транспорта «Джона Графтона» (переименован для целей конспирации в «Луну») оказалась неудачной. Пароход напоролся в тумане на каменную отмель в 22 милях от города Якобстада и был взорван командой.

Пароход «Джон Графтон».

 

Русская жандармерия произвела «разгрузку» полузатопленных отсеков «Джона Графтона» собственными сотрудниками. Согласно доклада начальника Финляндского жандармского управления генерала Фрейберга с корабля был снят весьма приличный арсенал, состоящий из 9670 винтовок системы «веттерли», 720 револьверов «Веблей энд Скотт», 400 тысяч винтовочных и 122 тысяч револьверных патронов, около трех тонн желатиновой взрывчатки, двух тысяч детонаторов и около шести метров английского бикфордова шнура. Примечательно, что в ходе подавления декабрьского 1905 года эсеро-меньшевистского вооруженного путча в Москве было конфисковано более 900 стволов именно винтовки «веттерли», имевших маркировку вооруженных сил Швейцарии.

Масштабные конфискации русским жандармам удалось провести и в закавказском регионе Российской империи. Здесь, в общей сложности, было перехвачено и конфисковано 8200 винтовок «веттерли» и 720 тысяч патронов к ним. Правда, по компетентному суждению современных исследователей, эти конфискации затронули только очень незначительную часть поставленного оружия. Ожесточенная борьба грузинских революционеров с царскими войсками в городах Поти, Зугдиди, Озургети и Сухуми происходила именно с массовым применением швейцарских винтовок, оплаченных японскими иенами. Эмиссары японской разведки действовали в Закавказье поистине с геополитическим размахом. Жандармский источник того времени сообщал, например, что «красные сотни» в охваченных антироссийским мятежом районах Грузии вооружены преимущественно «швейцарским оружием, привозившимся арабами из Редут-Кале и местечка Анаклия».

Самое же удивительное во всей эпопее ожесточенной борьбы жандармерии России с подрывной деятельностью японской разведки заключается в том, что из этой борьбы никаких действительно стратегических выводов политическая элита Российской империи не сделала. В годы Первой мировой войны разведывательные службы Генерального штаба Германии реализовали против русского самодержавия подрывную стратегию «вскармливания русской революции», которая буквально на 100% копировала японские образцы 1905 года.

 

http://rusplt.ru/policy/japan-spy-10342.html